Пачеко в доме Эль Греко

В 1611 году севильский живописец Франсиско Пачеко, впоследствии учитель Веласкеса, посетил тяжело больного прославленного толедского мастера. Созданный Пачеко портрет Эль Греко, который мог стать единственным достоверным его изображением, не сохранился. Но описание этого визита в трактате Пачеко "Искусство живописи" дошло до нашего времени. Непосредственность восприятия современника сразу же выгодно отличает эти краткие строки из тех беглых и во многом спорных суждений об Эль Греко, собранных много позже и как бы с чужих слов.

То, что увидел и услышал Пачеко у Эль Греко, не могло не поразить его воображения. В просторных залах жилища художника (оно само по себе было достойно удивления) Пачеко с интересом осмотрел вылепленные из глины или воска модели, подвешенные на шнуре к потолку, что давало возможность строить эффектные композиции и изображать очень сложные движения — прием, заимствованный Эль Греко у Тинторетто.

Пачеко особенно восхитило как свидетельство неиссякаемого трудолюбия Греко "написанные маслом на очень маленьких полотнах образцы всего того, что он исполнил за свою жизнь". По этим произведениям, служившим для мастера своего рода образцами для заказчиков, можно было получить представление и о всем его творчестве. Их осмотр, во время которого гостя но просьбе больного Эль Греко сопровождал его сын и помощник Хорхе Мануэль, несомненно, привел севильского мастера в замешательство.

Как художник и теоретик искусства Пачеко в значительной мере примыкал к романизму, официальному художественному направлению при испанском дворе. В картинах Эль Греко все было необычно, все казалось странным. Его свободная живописная техника широким мазком вызвала у Пачеко, сторонника гладкого эмалевого письма, резкое осуждение. Воспитанный в традициях слепого преклонения перед рисунком и непререкаемыми авторитетами классического искусства, он был изумлен мнением Эль Греко о превосходстве колорита над рисунком, его пренебрежительным отзывом о древних, например об Аристотеле, и особенно дерзким заявлением о том, что Микеланджело был достойным человеком, но неумелым живописцем. В этот период тема гибели мира, божественного возмездия особенно волновала Эль Греко, который, возможно, вспоминал о "Страшном суде" Микеланджело. На склоне своей жизни, работая над одной из самых смелых и гениальных своих картин "Снятие пятой печати" (1608—1614, Нью-Йорк, Метрополитен-музей), он обретал силы для собственного неповторимого решения этом темы, как бы бросавшего вызов великому мастеру.

Все это, естественно, осталось за пределами понимания Пачеко, который был просто по-человечески огорчен. Но при встрече с чуждым ему искусством он сумел обнаружить присущую ему внутреннюю чуткость к огромному таланту. В своей книге Пачеко написал: "Хотя мы и писали в некоторых местах против его мнений и парадоксов, но мы не можем исключить его из числа великих живописцев, потому что имеются некоторые произведения его работы, столь явственно яркие и такие живые, что равны произведениям самых лучших художников".

Не меньшее впечатление, чем искусство Эль Греко, на Пачеко произвела и личность художника. Сам человек большой культуры, он мог по достоинству оценить широкий круг интересов знаменитого живописца, глубину его знаний, ясный, нетронутый возрастом и болезнью интеллект, остроумие речи. Пачеко назвал Эль Греко большим философом. Как отличалась эта характеристика, прозвучавшая из уст современника, от всего того, что было потом сказано и написано о толедском мастере и его творчестве!