Художественная манера Эль Греко

Картина "Мученичества Cв. Маврикия" сама но себе весьма значительна. Впервые художественная манера Эль Греко заявляет о себе — средством его творческого самовыражения. Оттенок этой манеры, безусловно, лежит на всех его созданиях. В лучших из них манера воплощает истинную красоту и духовную содержательность, составляя органическую часть его общей образной концепции и художественного видения. Это как бы тот язык, которым мастер объясняет созданную им систему образов, в свою очередь, отражающую его глубоко личное восприятие мира. Но нередко манера приобретает в творчестве Эль Греко самодовлеющий характер, художник оказывается в ее плену. Зарождение подобного процесса, тем более очевидного, что он происходит в формах высокого искусства, можно заметить в образной структуре "Мученичества Cв. Маврикия". Здесь трудно преодолеть ощущение холодного артистизма, которое заслоняет духовную значительность изображенной сцены. Все кажется тщательно, точно и великолепно придуманным от начала до конца. Может быть, впервые перед лицом этой удивительной и изысканной картины открываются новые грани творческой личности Эль Греко, где пылкая фантазия и горячий темперамент уживаются с аналитической рассудочностью, а поэтическая окрыленность — с трезвым расчетом. Для его произведений характерны невероятная эмоциональность, неожиданные ракурсы и неестественно вытянутые пропорции, создающие эффект стремительного изменения масштабов фигур и предметов.

Художник, однако, не ожидал, что творческое самоутверждение, которое звучало почти вызывающе в затхлой атмосфере испанского придворнoгo искусства, приведет к крушению его надежд. Созданный им алтарный образ не мог понравиться ни королю, ни его окружению — поклонникам академического эклектизма.

Фра Хосе де Сигуэнса писал:

"Здесь находится картина, изображающая святого Маврикия и его воинов, написанная рукою Доменико Греко, который живет теперь в Толедо и создает превосходные произведения. Она была написана для алтаря этого святого, но картиной остался очень недоволен его величество, что, однако, неудивительно, потому что немного таких людей, которым бы он [Эль Греко] нравился, хотя и говорят, что написана она искусно и что автор ее много знает и показал себя в вещах, им созданных, прекрасным мастером".

Отдав долг вежливости, Сигуэнса противопоставляет произведения, "сделанные не только с искусством, но и с умом", произведениям, лишенным этих качеств, которые могут нравиться лишь некоторым. Совершенно очевидно, что полотно Эль Греко, но мнению Сигуэнсы, принадлежит к такому роду искусства, которое "прикрасами и выдумками может оскорбить неискушенное чувство и не дает никакого удовлетворения". Хотя Сигуэнса и восклицает, что "о мнениях и вкусах не спорят!", все высказанное им достаточно красноречиво отражает то далеко не лестное мнение, которое сложилось об искусстве Эль Греко в придворных кругах. Особого внимания заслуживает ссылка Сигуэнсы на слова живописца Хуана Наваррете о том, что "нужно писать святых в такой манере, которая бы не лишала желания молиться перед ними" и что изображение их должно внушать верующим чувство набожности, поскольку именно это является главной целью живописи.

И на самом деле перед картиной Эль Греко вряд ли можно молиться и испытывать прилив набожности. Проникнутая мистическим настроением, она тем не менее далеко выходит за пределы традиционного церковного искусства. На долгие годы непризнанное произведение Эль Греко было бы обречено на забвение, если бы шестьдесят лет спустя Веласкес, осуществляя перевеску картин Эскориала, не поместил "Мученичество Cв. Маврикия" на почетное место в соборе.