Максим Петров "Художественные традиции эпохи и формирование индивидуального живописного стиля: Эль Греко"

Толедо

"Лаокоон"

Над "Лаокооном", единственной (из сохранившихся) картиной, написанной не на христианскую тематику (не считая портретных изображений), Эль Греко работал в период с 1600 по 1610 гг. Рассказ о гибели знаменитого троянского жреца и его сыновей, растерзанных морскими змеями, художник мог заимствовать из нескольких источников, повествующих о судьбе Лаокоона.

До наших дней сохранились по крайней мере два античных текста, в которых так или иначе упоминается семейство Лаокоона. Первый – незначительные отрывки трагедии Софокла. Другой – фрагмент "Энеиды" Вергилия, созданный на пятьсот лет позднее (1). Во второй книге поэмы, которую, не приходится сомневаться, читал Эль Греко (любой образованный человек, живший в Италии в "пост-Дантову" эпоху, практически не мог в не знать в той или иной мере творчество мантуанского классика), приведен красочный рассказ о несчастном жреце, стремящемся спасти родной город, помешать троянцам ввести внутрь крепостных стен печально знаменитого деревянного коня:

Тут, нетерпеньем горя, несется с холма крепостного
Лаокоонт впереди толпы многолюдной сограждан,
Издали громко кричит: "Несчастные! Все вы безумны!
Верите вы, что отплыли враги? Что быть без обмана
Могут данайцев дары? Вы Улисса не знаете, что ли?
Либо ахейцы внутри за досками этими скрылись,
Либо враги возвели громаду эту, чтоб нашим
Стенам грозить, дома наблюдать и в город проникнуть.
Тевкры, не верьте, коню, обман в нем некий таится!
Чем бы он ни был, страшусь и дары приносящих данайцев".
Молвил он так и с силой копье тяжелое бросил
В бок огромный коня, в одетое деревом чрево. <…>

Новое знаменье тут – страшней и ужаснее прежних –
Нашим явилось очам и сердца слепые смутило:
Лаокоонт, что Нептуна жрецом был по жребию избран,
Пред алтарем приносил быка торжественно в жертву.
Вдруг по глади морской, изгибая кольцами тело,
Две огромных змеи (и рассказывать страшно об этом)
К нам с Тенедоса плывут и стремятся к берегу вместе:
Тела верхняя часть поднялась над зыбями, кровавый
Гребень торчит из воды, а хвост огромный влачится,
Влагу взрывая и весь извиваясь волнистым движеньем.
Стонет соленый простор; вот на берег выползли змеи,
Кровью полны и огнем глаза горящие гадов,
Лижет дрожащий язык свистящие страшные пасти.
Мы, без кровинки в лице, разбежались. Змеи же прямо
К Лаокоонту ползут и двоих сыновей его, прежде
В страшных объятьях сдавив, оплетают тонкие члены,
Бедную плоть терзают, язвят, разрывают зубами;
К ним отец на помощь спешит, копьем потрясая, -
Гады хватают его и огромными кольцами вяжут,
Дважды вкруг тела ему и дважды круг горла обвившись
И над его головой возвышаясь чешуйчатой шеей.
Тщится он разорвать узлы живые руками,
Яд и черная кровь повязки жреца заливают,
Вопль, повергающий в дрожь, до звезд подъемлет несчастный, -
Так же ревет и неверный топор из загривка стремится
Вытрясти ранений бык, убегая от места закланья.
Оба дракона меж тем ускользают к высокому храму,
Быстро ползут напрямик к твердыне Тритонии грозной,
Чтобы под круглым щитом у ног богини укрыться.
Новый ужас объял потрясенные души троянцев:
Все говорят, что не зря заплатил за свое злодеянье
Лаокоонт, который посмел копьем нечестивым
Тело коня поразить, заповедный дуб оскверняя" (2).

Для Эль Греко текст Вергилия, в принципе, мог служить первоисточником, почему бы нет? Однако мы не вправе утверждать, что именно он вдохновил мастера на создание картины: в начале XVI в. в истории "лаокооновской" темы в искусстве случилось еще одно важное событие, отголоски которого, быть может, и стали для художника отправной точкой в работе над его собственным "Лаокооном".

В январе 1506 г. в Риме, на Эсквилине, рядом с местом, где находился дворец императора Тита (71-79 гг.) и Термы Траяна, была найдена мраморная скульптурная группа, изображающая трех человек, один из которых явно старше остальных – его борода свидетельствует о зрелости; тела всех троих обвиты змеями. Папа Юлий II приказал придворному архитектору Джулиано да Сангалло провести расследование и установить, что же за шедевр извлечен из земли. Заручившись – по легенде – помощью Микеланджело, де Сангалло установил, что скульптура изображает именно троянца и его сыновей. Причем, что интересно, Микеланджело и де Сангалло, "вычисляя", что за произведение оказалось перед ними, справедливо обратились к еще одному, уже упоминавшемуся нами выше, литературному источнику – "Естественной истории" Плиния Старшего (3). В тексте книги 36 (глава 4) римский автор приводит, помимо прочих, описание скульптурной группы, созданной в I в. до н.э. Агесандром, Полидором и Афинодором, мастерами "родосской" школы: Nec deinde multo plurium fama est, quorundam claritati in operibus eximiis obstante numero artificum, quoniam nec unus occupant gloriam nec plures partier nuncupari possunt, sicut in Laocoonte, qui est in Titi imperatorus domo, opus omnibus et picturae et statuariae artis praeferendum. Ex uno lapide eum ac liberos draconumque mirabilis nexus de consilii sentential fecere summi artifices Hagesander et Polydorus et Athenodorus Rhodii (4).

Значение находки было огромным. Для Италии XVI в. вновь обретенная скульптура, безусловно, символизировала правильность общеренессансных устремлений; любой наделенный поэтическим даром и богатым воображением человек мог предположить, что сама великая Античность помогает современным творцам, давая им в руки подобные "Лаокоону" шедевры. Да и археологическая ценность события очевидна: его можно сопоставить с раскопками Помпей в середине XVIII в. и открытием Говардом Картером в 1922 г. гробницы Тутанхамона.

В июне 1506 г. папский секретарь кардинал Якопо Садолето увековечил случившееся в своей шестидесятистрочной оде De Laocoontis statua:

(1) На склоне холма, руинами древними полном,
В века уводящими нас, в далекие те времена,
Когда Лаокоон стоял в царском роскошном чертоге,
(Опус божественный, Тит, пенаты твои украшал;
(5) На статуе сей, благородной и великолепной,
Нет разрушительных мет древности), ныне опять
В Риме явился он к нам, столетий рассеялся мрак.
Кто же его изваял? Старца несчастного муки
И сыновей-близнецов, кто смог запечатлеть?
(10) Пару озлобленных змей, что уязвляют и ранят
Смертной тоскою и болью сведенную плоть?
Изображенье людей, расстающихся с жизнью навеки,
Утратив почтенье к богам, вновь повергает нас в дрожь.
Змеи огромные их обвивают своими телами,
(15) Хищно набросившись вдруг, душат сильней и сильней.
Страшно смотреть, как жестоко страдают все трое,
Гады пытаются их сопротивленье сломить,
Лаокоона, троянца, жалят и сверху, и снизу,
Борется, выгнулся он, побеждаемый в этой борьбе.
(20) Он и его сыновья чувствуют судорог пламя,
Раны горят и зудят, все мощнее усилия змей... (и т.д.) (5)

В 55-й строке оды Садолето пишет, что фигуры, составляющие группу, были сделаны на "священном Родосе" (sacra Rhodos), это утверждение и позволяет нам считать, что Джулиано де Сангалло и Микеланджело четко соотнесли найденную скульптуру с текстом Плиния. Сразу после атрибуции изображение Лаокоона и сыновей поместили в Бельведерском дворце Ватикана. Слава легендарного Лаокоона в художественных кругах Италии была огромной. Вазари свидетельствует, что в 1520 г. кардинал Бернардо Биббиена, вернувшись из Франции, задумал подарить королю Франциску копию статуи. Изготавливать ее доверили скульптору Баччо Бандинелли. Он трудился над Лаокооном несколько лет, но по завершении работы в 1523 г. папа Климент VII, очарованный красотой скульптуры, распорядился оставить ее в Италии, приказав поместить в палаццо Медичи во Флоренции (6).

Без труда можно предположить, что Эль Греко увидел (и возможно, видел не раз) оригинал Л. до 1576/77 г., пока находился в Риме. Спустя четверть века, на закате жизни, художник решил перенести историю Лаокоона и сыновей на холст.

Так о чем же эта картина? Что хотел сказать живописец, обращаясь к данной теме?

На переднем плане изображен упавший Лаокоон и – почти за спиной отца - один из его сыновей. Другой, еще стоящий, борется со змеей, хищно разинувшей пасть и норовящей вцепиться юноше в бок (7). Вторая змея метит свой укус прямо в лоб жрецу. В правой части картины обнаженные свидетели события, кажется, бесстрастно созерцают происходящее. Между Лаокооном и Троей на заднем плане (в качестве Трои Эль Греко изображает современный ему Толедо) художник написал маленькую фигурку рыжей лошади – знаменитого троянского коня. Над героями, молчаливыми наблюдателями и городскими постройками нависло грозовое, тяжелое небо.

Лаокоон, несмотря на то, что ему удалось схватить атакующую его змею обеими руками (и, наверное, он был бы способен, напрягая мускулы, удержать ее на расстоянии, отбросить прочь, спасшись от смертельных укусов), зачарованно смотрит в мерзкую открытую пасть пресмыкающегося. Кажется, жрец покорился внезапному удару судьбы. Он принимает смерть, как заслуженную небесную кару. Мог ли художник представлять себя на месте Лаокоона? Возможно, в его биографии в начале XVII столетия происходили какие-то события, напомнившие ему воспетый Вергилием и развитый родоссцами сюжет. Мы не знаем, были ли у Эль Греко дети помимо Хорхе-Мануэля. Заманчиво думать, что да, и, возможно, в момент отчаяния, разочарования, предчувствия близкой смерти мастер изобразил себя и своих детей в качестве главных героев картины. Тогда вполне логично, что жалящие героев змеи – это одновременно и трагические обстоятельства, и возможные враги. Символизирующая неумолимый fatum лошадка, в то время, когда гибнут Лоакоон и юноши, словно оживая, направляется в город, знаменуя близкое падение Трои.

Художник как будто говорит собеседнику-зрителю: каждый человек ОДИНОК В СВОЕМ СТРАДАНИИ, каждый встречает смерть в одиночку, даже если приходится погибать "на миру". Скульптура родосских мастеров демонстрирует очевидное единство, родство, близость умирающих, они вместе пытаются сопротивляться року; у Эль Греко каждая фигура визуально обособлена, отделена от остальных. Никто не поможет, не спасет. "Впрочем, близок всему конец. Итак, будьте благоразумны и бодрствуйте в молитвах" (8), - учит в Первом Соборном послании апостол Петр. Может быть, поэтому голова умирающего Лаокоона, которому остается только молиться, так напоминает голову Св. Петра из цикла "Апостоладос", созданного также в первые годы семнадцатого столетия.

"Ситуация Лаокоона" – это момент абсолютного, неприкрытого отчаяния. Все, во что верил этот человек, обернулось против него, попытка спасти город – поступок, без сомнения, благородный и заслуживающий как минимум, уважения – стала роковым шагом. Лаокоон умирает. Те, кто наблюдает за его гибелью, не в силах помочь. Вскоре Илион, сопротивлявшийся врагу почти десять лет, бесславно падет – ведь все в мире преходяще, - напоминает нам Эль Греко.

* * *

Однако у "Л." может быть еще одна смысловая составляющая. Гомер, а за ним остальные античные авторы, как мы знаем, утверждали, что воевавшие между собой троянцы и греки молились одним и тем же богам. Что не мешало им с ненавистью уничтожать друг друга. Похожая ситуация сложилась и в XVI в., фактически "на глазах" у художника. Христиане разделившихся конфессий принялись убивать своих единоверцев, делая это изощренно и безжалостно. Все столетие прошло в Европе под знаком религиозных войн. В 1517 г. Лютер сочинил свои "95 тезисов", направив историю европейского христианства по новому пути. И только в апреле 1598 г. король Генрих IV подписал Нантский эдикт, формально примиривший протестантов и католиков. Между двумя этими датами – огромное расстояние, реки крови и множество примеров гипертрофированной жестокости, коварства, хитрости, умения выживать любой ценой. Однако в этот неспокойный период появляются великие художественные произведения, свидетельствующие о напряженной работе созидающего Духа, устремляющегося в Вечность. И "Лаокоон" Эль Греко – одно из таких произведений. Великое и внушающее тревогу. Удивительное и предупреждающее зрителя: время быть сильным, время бодрствовать и задумываться, время любить и думать о главном.

©М.А. Петров